Content

ZGA — выступление на фестивале Эдисона Денисова, 29.04.2005

23 Июнь 2011 // stropov кинул в видео + имена + музыка

Видеозапись концерта ЗГИ на достопамятном фестивале современной музыки им. Эдисона Денисова (Томск, Большой концертный зал Томской областной государственной филармонии))), 29.04.2005). Обнаружилась недавно (спасибо Мише Чердынцеву):

Зеро – Гравитационная Аномалия:
Николай Судник – железяки, сэмплы;
Валерия Кильдеева – скрипка, голос;
Рамиль Шамсутдинов – тромбон;
+ Вера Тимофеева – конферанс.
Съёмка Ивана Рябова.

ZGA live at Edison Denisov festival of modern music, Tomsk, Siberia, 04.29.2005.
Zero – Gravity Anomaly:
Nick Soudnick – zgamoniums, samples;
Valeria Kildeeva – violin, voice;
Ramil Shamsutdinov – trombone;
+ Vera Timofeyeva – anchorwoman.
Filmed by Ivan Ryaboff.

Далее — ещё немного достойной нашего «перформативного архива» инфы по сабжу: Концертное мероприятие в рамках фестиваля носило название «Электрификация музыки»; помимо ЗГИ, там ещё выступала Олеся Ростовская, представлявшая Термен-центр.

Тут оригинальная афиша Виктора Атома.

И далее — две заметки Serpent’a с умершего ресурса life.tomsk.ru:

1) анонс от 23 апреля:

Звуковые аномалии плюс электрификация всей музыки

Звук, который непонятен, может выглядеть как шум.
Когда он понятен, он функционирует как музыка.
Z’ev

Представим себе историю музыки в виде большого, раскидистого дерева. Почва, из которой оно произрастает – это сама возможность музыки: феномен звука и течение времени. Ствол, вернее, несколько мощных стволов – это музыкальная культура какой-либо цивилизации. Чем дальше, тем больше ветвится дерево на все более мелкие течения, школы, тенденции и т.д. Следовать школе – значит продолжать традицию, пустить свой побег с той верхней ветки, на которой ты оказался волей исторических обстоятельств. Но развитие традиции в чистом виде с течением времени порождает все более тонкие ветви («Культура, основанная только на следовании традиции, становится со временем… скажем так, старчески недееспособной», – Гарри Парч). Новаторство начинается с сомнения в традиции, и чем больше нижележащих, все более мощных ветвей ставится под сомнение, тем большим оказывается момент новизны. И здесь мы приходим к несколько парадоксальному выводу: самый радикальный авангард оказывается возвращением к самой древней архаике, к безусловному, общечеловеческому и еще довременному началу музыки. Таким образом, под знаком авангарда, ставящим все под вопрос, само понятие современности становится весьма двусмысленным.

На волне авангарда в европейскую музыку ворвался шум. Шум как универсальное, не обусловленное какой-либо культурой выразительное средство. Шум – но только на первый взгляд, скованный инерцией сложившихся предпочтений. Я неслучайно процитировал предтечу индустриального авангарда, известного под именем Z’ev, музыканта и конструктора звучащих объектов. Процитирую и его дальнейшие слова.«Понятие шума очень схоже с такой вещью как сорняк. Сорняк это такое растение, которое вам не нравится и которое нежелательно на вашем огороде. В то же время кто-то, зачастую этот кто-то – представитель иной культуры, может относиться к такому сорняку с симпатией и использовать его как медицинское средство или что-то в этом роде». Далеко не только Z’ev в своем определении напоминает о том, что существуют и другие музыкальные культуры, отличные от европейской. Его предшественники, такие радикальные авангардисты, как Гарри Парч, Лу Харрисон и Карлхайнц Штокхаузен, также обращались за вдохновением к музыке иных культур, пытаясь найти в них то общее, что ни от какой конкретной культуры уже не зависит.

Но довольно столь долгого вступления, перейдем к делу. Вечером 29 апреля, уже в завершение фестиваля современной музыки имени Эдисона Денисова в рамках одного концерта в БКЗ перед публикой предстанут две всемирно известные легенды музыкального авангарда. Это Николай Судник и композиторы московского Термен-центра. Объединяет их пристальное внимание к самому феномену звука. Соответственно, и звуки, которые можно будет услышать, будут далеки от привычных.

Николай Судник – мастер звуковых скульптур, таких инструментов, которые уже своей конструкцией определяют значительную часть музыкального произведения. Металлические пружины, трубы, листовое железо и прочие объекты меняют форму, соединяются в различных комбинациях, чтобы дать именно тот звук, который требуется композитору – а композитор он сильный и своеобразный. В Томск Судник приедет со своим новым трио «Зеро-Гравитационная Аномалия», где ему будут помогать скрипачка Валерия Кильдеева и тромбонист Рамиль Шамсутдинов. Те, кто уже заметили инициалы «З.Г.А.» в названии проекта, не ошиблись – это действительно очередная инкарнация легендарной индустриальной группы «ЗГА», в составе которой Судник добился мирового признания на рубеже 80х-90х. На этот раз в формате камерного трио… очень необычного трио.

Московский Термен-центр – объединение композиторов, работающих в жанре электроакустической музыки, или акусматики. Они также создают звуковые инсталляции, но уже с помощью электронных средств – синтезаторов, сложной обработки звучания традиционных инструментов, изощренных компьютерных программ (многие серьезные композиторы специально пишут программы для своих произведений, точно так же, как Гарри Парч, Z’ev и Судник сами создают свои инструменты), не забыт и самый первый электроинструмент – терменвокс. Неудивительно, что это творческое объединение носит имя его изобретателя Льва Термена. Композиторы Термен-центра активно работают над новыми сочинениями, которые будут исполнены на фестивале впервые! Лидия Кавина, Дмитрий Субочев, Олеся Ростовская, Станислав Крейчи, Инна Астахова, Хорхе Кампос, Анатолий Киселев – все эти авторы готовят новые работы для мировой премьеры в Томске. Часть произведений прозвучит в записи (одно из достоинств электронной музыки в том, что композитор может вовсе не нуждаться в исполнителе). Солировать на терменвоксе будет композитор и импровизатор Олеся Ростовская. Вы даже сможете сами написать тему для ее импровизаций – на фестивальных программках есть нотные линеечки, приглашаем пользоваться. Из большого зала кто-нибудь да обязательно напишет что-нибудь интересное, а дальше – дело за мастером. Впрочем, что-то разговорился я. Подробности услышите сами – на концерте 29-го.

2) впечатления после концерта от 3 мая:

ЗГА + ТЦ: как это было

29 апреля 2005 года, уже под занавес Международного фестиваля современной музыки имени Эдисона Денисова состоялось событие, которого ценители музыкального авангарда ждали с томительным нетерпением. «Приедут, нет? как-то не верится», – можно было услышать в беседах. И тем не менее, то, что казалось невозможным до того самого момента, когда музыканты вышли на сцену, все-таки совершилось. В Томске, в Большом концертном зале выступили трио Николая Судника «Зеро-Гравитационная Аномалия» и московский Термен-центр в лице композитора и исполнителя на терменвоксе Олеси Ростовской.

ЗГА были первыми. Музыканты вышли на сцену, даже не дожидаясь, когда их представят, затем выслушали вместе с публикой вступительное слово и… дальше уже не было ни сцены, ни зала, ни пространства концерта, ни времени. Программа трио все отделение шла плотным потоком (почти час, если все же говорить о времени), не давая опомниться. Если в начале во время затишья после соло тромбониста Рамиля Шамсутдинова публика еще пыталась похлопать (на что тот ответил улыбкой – джазовому музыканту не привыкать), то далее подобных попыток не предпринималось до самого финала. Вслед за последней нотой еще некоторое время держалась неуверенная тишина, и только убедившись, что да, действительно все, зал разразился аплодисментами.

Самое захватывающее время в человеческой жизни, когда происходят самые важные события, обычно не оставляет возможности сделать паузу, передохнуть и разложить по полочкам, что же сейчас происходит. Это удается сделать лишь позже, в период затишья, когда уже все позади. Точно такое же воздействие оказало выступление «Зеро-Гравитационной Аномалии», более чем оправдавшей свое название. Если попытаться задним числом проследить, что же это все-таки было, то стоит начать с музыкантов.

Рамиль Шамсутдинов, тромбон. Долгое время работал с афро-латино-ориентированной группой «Markscheider Kunst», которую недавно оставил ради собственного новоджазового квартета «Надо Подумать» (совместно с участниками «Союза Коммерческого Авангарда» и «Тоталитарной Музыкальной Секты»). Столь же долго сотрудничает с Николаем Судником. Музыкальные интересы широки, предпочтение отдает разнообразным экспериментальным жанрам. На сцене был четок, напорист и энергичен.

Валерия Кильдеева, скрипка. Честно говоря, ознакомившись с ее игрой в записи, я ожидал увидеть даму лет 35 с солидным исполнительским багажом за плечами – настолько зрело звучат ее партии. Однако на сцену вышло хрупкое создание лет 20 или чуть побольше, с короткой стрижкой и выражением показного равнодушия к происходящему. Играла отстраненно и на первый взгляд безэмоционально, но с той же силой и уверенностью, что и Рамиль, с которым составляла слаженный мелодический дуэт на фоне фантасмагорических звуковых ландшафтов Судника. В беседе выяснилось, что несмотря на юность, сценического опыта у нее предостаточно – еще до ЗГИ (и, одновременно, веселой фолк-панк-группы «Бабслэй»), около шести лет назад она выступала в составе нойз-индустриального проекта «Волшебный мертвец», где ее и нашел Судник.

Николай Судник, звуковые объекты. Известен прежде всего как основатель индустриальной группы «ЗГА». Одна из первых в этом жанре на просторах тогда еще Советского Союза, группа стала и одной из лучших, отказавшись повторять находки своих зарубежных предшественников. Судник создает собственные музыкальные инструменты, используя для этого самые невероятные на первый взгляд предметы – большие и маленькие пружины, рессоры, металические трубы и другие объекты. К 1990-му году ЗГА добивается мирового признания, много гастролирует за рубежом, а пластинки коллектива выпускает легендарная фирма грамзаписи «Recommended Records», занимающаяся исключительно независимой, экспериментальной музыкой. Музыкальный язык Николая Судника становится все более уникальным, ни на что не похожим, разнообразным и в то же время безошибочно узнаваемым. Помимо группы ЗГА, существующей с 1984 года и по сей день, он пишет музыку к спектаклям, фильмам, выставкам, сотрудничает с самыми разными музыкантами – от футуриста и энтузиаста шумовой музыки Александра Лебедева-Фронтова до новоджазового трубача Вячеслава Гайворонского и композитора-минималиста Владимира Мартынова. Владеет также множеством традиционных инструментов – от кларнета и саксофона до аккордеона и синтезаторов, но этому множеству не нашлось места в «Зеро-Гравитационной Аномалии». На концерте в Томске он был окружен инструментами собственного изготовления, в которых были и струны, и металлические пластины, и подвешенные гайки и трубы, и также подвешенные подвижные гирьки для изменения строя струны. Все это было озвучено с помощью контактных звукоснимателей, благодаря которым передавалась тембральная полнота и глубина колебаний даже небольших объектов; звуки извлекались смычком, руками и даже свободным раскачиванием подвешенных предметов. Контроль музыканта над этим многообразием звуковых объектов был совершенным. Это касалось как звукоизвлечения, так и последующей обработки – изменений частотного спектра на пульте и задержек реверберации, в некоторых (немногочисленных) фрагментах исходный металлический звук дополнительно модулировался. Все эти технические детали я привожу только для того, чтобы подчеркнуть, как незначительна была доля электроники в выступлении ЗГИ, так что слова «Электрификация музыки», вынесенные в заголовок всего концерта, были по отношению к первому отделению, строго говоря, неприменимы.

Описать звучавшую на концерте музыку гораздо сложнее. Можно только сказать, что в ее основе были два противоборствующих начала. Одно – шумовое, «стихийное» – шло от инструментов Судника, скрипка и тромбон при этом выполняли функцию дополнительных шумелок. Что-то мощное, постоянно меняющееся, с трудноуловимыми очертаниями, но безусловно действительное, как буря или землетрясение (кстати, ночью после концерта томская природа ответила гостям яростной метелью, более чем неожиданной в конце апреля). Говоря о «стихийности» и формальной «размытости», стоит оговориться, что все это буйство стихий ничуть не спонтанно – оно тщательно прописано композитором. Второе начало – организованное, даже слишком организованное: застывшие минорные мелодические фигуры, передаваемые от скрипки тромбону и обратно под ритмические рисунки инструментов Судника. Часть этих ритмов была сыграна заранее и записана для выступления на мини-диск («иначе рук на все не хватит», пояснил автор). Шумовые и мелодические эпизоды чередовались через один без какой-либо четкой границы – вернее, момент перехода не был отчетлив для слушателя. Все выступление было построено по такому, в сущности, простому рондообразному принципу. И тем не менее каждое новое явление стихии было непохожим на предыдущее, вызывая чуть ли не священный трепет, а финал столь неожиданно угас в поглотившей все тишине, что произвел даже некоторый шок. Как тихая смерть, столкнувшись с которой – без пафоса, без трагедии, без картинности – еще долго не можешь оправиться. Особенно, если ей предшествовала столь яркая жизнь. Впрочем, было бы натяжкой приписывать выступлению ЗГИ такую программность, да еще и откровенно пессимистичную. Это уже ассоциации post factum , музыка же – просто была, независимо от подобных рассудочных категорий.

В антракте Судник еще некоторое время отвечал на вопросы публики, в то время как рядом на сцене готовилась к выступлению представительница Термен-центра Олеся Ростовская. Нести свет электрифицированной музыки в томские массы ей предстояло в одиночку – в силу обстоятельств коллегам по Термен-центру не удалось ни приехать самим, ни передать ей записи своих новых произведений. Задача оказалась не из легких, даже несмотря на немалое мастерство Ростовской – зал был не слишком доброжелателен, и если во время первого отделения смешки и комментарии просто не было слышно за стеной звука, то сольные произведения для терменвокса не оставляли возможности скрыть их.

Вступительная биографическая справка с перечислением всех титулов и заслуг (по правде говоря, не представляю, кому может быть интересно, на каких конкурсах того или иного исполнителя наградили дипломом, но… такова академическая традиция) оставила слушателя заинтригованным относительно того, что же сейчас будет. Ответ оказался неожиданным. Из динамиков в зал поплыли спокойные фортепианные арпеджио: в исполнении терменвокса под заготовленный аккомпанемент прозвучал «Лебедь» Сен-Санса. При всей неожиданности (мы ведь ждали современной музыки, не так ли?) вступление можно признать удачным: часто во время первого номера слушатель только настраивается, приноравливается к тому, что и как слушать; произведение, практически каждому знакомое наизусть, позволяет ничего не потерять при такой «настройке». А дальше уже началась современная музыка. После электроакустической «Песни на руинах» Анатолия Киселева настал черед терменвокса соло. И это было самое сложное для исполнителя. Четыре инвенции самой Ростовской – одна на тему хорала «Vater unser», другая для исполнения только одной рукой, в третьей партии левой и правой руки менялись местами, а последняя записана не нотным, а обычным словесным текстом… все это было «музыкой для музыкантов» и требовало очень внимательного слушания, а значительной части зала было попросту лень в этом всем разбираться. Куда как интереснее было шушукаться о чем-то своем, что в тишине было весьма отчетливо слышно. Не лучше была воспринята и чисто электроакустическая, без терменвокса, «Музыка дыхания» Ростовской – сэмплы дыхания многим показались смешными. Да, явно не стоило во что бы ни стало «набить» зал, гнаться за количеством публики в ущерб качеству…

«Glissandi» Хорхе Кампоса оказались любопытны тем, как музыку можно буквально увидеть: траектория движений рук исполнительницы образовывала красивые, завершенные кривые, спирали и петли. И, пожалуй, самым интересным номером в программе стал «Ландшафт» Лидии Кавиной – лавкрафтианский, «болотный» электроакустический пейзаж (рок-ориентированному слушателю он бы напомнил поздних Art Zoyd), в который терменвокс добавлял лаконичные, самые необходимые штрихи.

Следующей секцией были импровизации Олеси Ростовской на заданные слушателями темы. Вообще, предполагалось, что эти темы будут записаны нотами, но такой пример был только один. Кто-то написал аккорды – чем богаты, тем и рады, но терменвокс не больше приспособлен для полифонии, чем человеческий голос. Большей частью предлагались известные произведения, вплоть до народной песни «Валенки», почти все они были отфильтрованы. В итоге импровизаций, как и инвенций в начале программы, было четыре. Программа вообще оказалась на редкость симметрично построенной, отражениями друг друга были пары вступление – бис, «Песнь на руинах» – «Русский колокол», «Музыка дыхания» – «Ландшафт» и, в частности, инвенции – импровизации. Первая импровизация – единственная на авторскую тему. Этой темой оказались первые несколько тактов также импровизационного в своем дальнейшем развитии «Смещения» томской группы ПСВSV . Так отклик одного из фестивальных концертов (011001+ПСВSV 26 апреля) неожиданно возник в контексте другого, не слишком с ним схожего. Надо сказать, что интерпретация Ростовской, увидевшей эту тему впервые, была выше всяких похвал. Если в оригинале зыбкая гармония темы «Смещения» противостоит жестко фиксированной тонике, и это противостояние разрешается насильственно, то в версии Ростовской конфликт отсутствовал за неимением противоположной стороны. Импровизация тонко раскрыла гармонические и интонационные особенности темы и завершилась ее репризой октавой ниже; получилось формально завершенное и при этом ничуть не «школьное», весьма интересное произведение. Затем – свободная тема, указано было просто «Парадоксальные эмоции». Для их изображения Олеся изменила тембр своего терменвокса, он стал похож немного на электроорган, немного на настоящий, духовой орган, а чем-то на «медный» тембр синтезатора Муга – словом, звучно и насыщенно. Эмоции были бурными, даже яростными, вплоть до резких взмахов руками (можете себе представить, какой звук при этом производит инструмент); неожиданно прорезалась энергичная, почти джазовая фразировка. Это зацепило даже ленивых. Затем опять примиряющая часть для любителей классики, из всего ими предложенного был выбран «Вокализ» Рахманинова (и, пожалуй, это был единственный правильный выбор). Наконец, предложенная ведущей концерта Верой Тимофеевой тема «DENISOV», вернее, ее подгонка к хоть сколь-нибудь осмысленной формуле «D — E — Es — B». Подгонка натянутая, но тема сама по себе интересная, и в умелых руках она развернулась в эмоциональное и даже не лишенное сюжета произведение.

После того, как Ростовская ответила на вызов публики (к сожалению, этот ответ был принят без особого интереса), настало время завершить программу чем-то солидным и внушительным. Это было опять ее собственное произведение «Русский колокол», исполненное под сэмплерную минусовку. Звук колокола сам по себе – это царь звуков, как бы и не принадлежащий этому миру, обладающий собственной, сюрреальной (сверх)ценностью. Неудивительно, что колокола и гонги используются буквально во всех мировых религиозных культах для выражения иного, божественного, истинно-сущего и т.д. Но, как следствие такого использования, этот звук оброс с течением времени почти непроницаемым культурным контекстом, выступая уже не самоцелью, а лишь референцией к чему-то относительно него самого вторичному. В такой роли звук колокола выступил и в произведении Олеси Ростовской, будучи подкреплен и другими отсылками, от автоматных очередей до фольклорного пения в финале; да и подчеркнуто русский мелос выполнял больше указующую, а не просто мелодическую функцию. Пафос произведения, при всем уважении к теме, был слишком уж ясен. Зато музыкальное воплощение этой, пусть и на поверхности лежащей идеи было на высоте и вряд ли могло вызвать какие-то возражения, а финал был настолько убедителен, что возможные обвинения в плакатности как-то сами собой застревали в горле. Мастер есть мастер.

Несмотря на в целом отвратный прием, посланницу Термен-центра даже вызвали на бис – видимо, заинтересованная часть зала оказалась не так уж мала. Что ж, бис был чисто формальный, вкупе с Сен-Сансом изящно обрамляющий все выступление. Это была опять популярная классика – ария Пуччини «O mio bambino caro». На том и разошлись.

Вызывает сожаление, что концерт музыкантов столь высокого уровня оказался скомкан из-за недостатка слушательского энтузиазма. И все же, немалого стоят уже слова одного из слушателей: «Мне показалось, что я очутился в Европе…»