— Сергей Братков (название мастерской будет известно в понедельник)
— Валерий Нистратов (документальная фотография)
— Кирилл Преображенский, Алексей Шульгин, Аристарх Чернышев (нарративное видео и новые медиа)
Очередной, не в первый раз подумалось: «Хорошо бы кто-нибудь из Сибири поступил».
Но тут тема сдвинулась и пошла в развитие…
«Нистратова можно во внимание не брать – легковесность и тухляк. Братков – другое дело, жалко, что нельзя передать его инсталляцию – с формальной точки зрения там всё просто было – проекция видео на стену — мальчишки прыгают в воду, где предполагается есть сваи с торчащей арматуриной, по залу расставлены куски тех самых свай, на фоне играет «Для тебяяя, все это чудо. Для тебяяя…». Невозможно оторваться – несколько раз приходил и сидел по 20-30 минут, часу и смотрел закольцованное видео. Эффект двух бутылок текиллы, лимона и пачки соли промозглым утром. Я даже накидал в режиме «безделия» неказистую картинку под это дело, в тот момент я перелез через ограду мостика и спрыгнул вниз. Тут «Квадрат» пишет письмо: «Вот неплохо бы его к Чернышеву с Шульгиным и Смирновым», — думаю я, — «А вместе с ним и Ваню Рябова, только не с фотографией, а с его виджейскими проектами, только ведь придется же рассказать ему, что же он сам делает, а то лайф-проджект не проканает». Леша Грищенко вспоминается: «Самое то, к Преображенскому снимать кино: нарративное и занудное, снимать чтобы снимать, он с еврейской темой справится, и вообще, Преображенский почти Фасбиндер, — вся мастерская на хую вертится, — самое то. Только вот придётся к себе его тогда подселять, ну, а что поделаешь?» — дальше, — «Нистратов мне, определенно, не ахти, вот Курскому не лишним может быть» — во дворике, как у бабушки сиренью пахнет – пришлось парковаться побыстрее. Всё тело болит, рука не сгинается, — упал с мопеда, повезло, что шею не свернул, — «Сегодня узнал, что Братков, оказывается, по-молодости живописью занимался. Ну, и вообще, в отсутствии Куприянова, есть куда Лизе [Новиковой в этом году идти]*. [Пока бюджетные места есть — надо торопиться]**. В Москве и так полнейшая дичь, платная учеба — это уже слишком».
*такой эффект можно достичь только в кинематографе — захватить внимание и разжать скорость мысли, она становится протяженной — «протяжность» — это кинематографическая специфика
В прошлую субботу МолОт совместно с Московской филармонией и Польским культурным центром провели замечательный проект: показ польских анимационных фильмов с музыкой в живом исполнении ГАМ-ансамбля, которую написали молодые композиторы специально для этого проекта: Я. Судзиловский, А. Хубеев, Н. Попов, Т. Хренников, С. Чечетко, Г. Дорохов, А. Шишов, В. Затула,Ю. Акбалькан ну и я в том числе.
«Ноктюрн XXI» (2010) в сегодняшнем понимании далек от первоначальной «ночной песни», которая традиционно основывалась на мелодии широкого дыхания. В XX веке композиторы отображали уже не лирические ночные грёзы, а призрачные видения и естественные звуки ночного мира. Начало этому положил ещё Роберт Шуман в цикле Nachtstücke, и более активно такой подход проявился в творчестве Пауля Хиндемита (Сюита «1922»), Белы Бартока («Ночная музыка») и ряда других композиторов. А как не вспомнить «Серенаду» Альфреда Шнитке? Следуя авторитетным коллегам прошлого, я стараюсь развивать линию, в которой ноктюрн обогащается шумами современного мегаполиса.
Впечатление может не поменять и выложенное в сеть видео.
После посещения квартиры, где каждое воскресенье свершается ритуал (или «ритуал», в зависимости от отношения), могу рекомендовать обратить внимание — прийти на квартиру точно.
Действие происходит в бывшей коммуналке, увешанной металлическими предметами всевозможных форм, размеров и конструкций — не увидев, масштаб представить сложно — по-моему грандиозно. Действие проработано, весьма последовательно и непротиворечиво. Действие происходит в звуке, свете, осязании, запахе и вкусе.
«Пробуждение Грегора Замзы»
Моя одночастная 7-ми минутная пьеса для кларнета, скрипки, виолончели и фортепиано написана по мотивам рассказа Франца Кафки «Превращение», в которой простой коммивояжёр Грегор Замза, проснувшись утром, обнаруживает, что превратился в огромное мерзкое насекомое. Грегор сохраняет здравый ум и осознает происходящее. В непривычном положении, он не может встать с кровати, не открывает двери, хотя о том настойчиво просят его члены семьи — мать, отец и сестра. Узнав о его превращении, семья приходит в ужас. Отец избивает его и загоняет в комнату, там его оставляют на все время, лишь сестра приходит его кормить. В тяжелых душевных и телесных муках проводит Грегор время в комнате. Там он вспоминает светлые моменты своей жизни. Однажды услышав как сестра играет на скрипке, Грегор выходит из комнаты. Родные в ярости от того что он посмел выйти, и они опять загоняют его в комнату, сильно ранив его. Его перестают кормить. Грегор умирает. Музыка с одной стороны символически отображает происходящее, переводя сюжет в плоскость звуковых образов, а с другой даёт авторский комментарий к событию, описанному в известном рассказе Франца Кафки.
